О том, что трудовая миграция жизненно необходима России, сказано уже немало. Ее регулированию сейчас уделяется немало сил. Но все равно остается некое тревожное ощущение. Оправданно ли оно?
Фото: Геннадий Черкасов
В июне 2021 года вице-премьер Правительства РФ Марат Хуснуллин заявил о необходимости привлечь на стройки дополнительные 5 миллионов мигрантов. Это больше, чем суммарная численность жителей новых территорий России, присоединенных в 2022-м.
За несколько месяцев до заявления Хуснуллина появились научные разработки, из которых следовало: трудовая миграция из Центральной Азии настолько нужна России, что хорошо бы ввести налоговые льготы для гастарбайтеров и допустить их в политику, по крайней мере, на уровне местного самоуправления.
Уже в нынешнем году ряд исследователей рынка труда предложили оказать меры поддержки трудовой и образовательной миграции, включая расходы на здравоохранение приезжих. Поскольку миграционный ресурс стран ближнего зарубежья близок к исчерпанию, ученые предлагают делать ставку на Африку и Латинскую Америку. При этом речь идет не только и не столько об экономике — эксперты предлагают африканцами и латиноамериканцами поправить нашу демографию.
Это не экстраординарное предложение, роль миграции в демографии предусмотрена «Концепцией государственной миграционной политики Российской Федерации на 2019–2025 годы», утвержденной в 2018-м. «Концепция» констатирует, что в 2012–2017 годах миграционный приток в Российскую Федерацию компенсировал естественную убыль населения, и, делая оговорку о том, что основным источником восполнения населения должно оставаться его естественное воспроизводство, отводит миграции роль вспомогательного средства для решения демографических проблем.
Публика же разделилась почти пополам во мнениях о пользе массового завоза работников из-за границы. По данным ВЦИОМ, 47% россиян считают, что трудовая миграция — это положительное явление для нашей страны, а 40% — что отрицательное. Причем за десять лет восприятие миграции сильно потеплело. В 2013-м одобряли приезд работников из других стран лишь 14% наших граждан, а 74% выступали против.
Однако мигрантская тема не сходит со страниц газет и экранов телевизоров, да и Интернет кипит ею. Если до 2020 года слово «мигранты» в поисковой строке браузеров появлялось около ста тысяч раз в месяц, то теперь количество запросов перевалило за 800 тысяч.
Так что же не так с миграцией, которая, с одной стороны, нужна и одобряема, а с другой, вызывает настороженность? Предлагаю, оставив эмоции, посмотреть на факты.
Недавно в ходе совещания правительственной комиссии по миграционной политике под председательством вице-премьера Татьяны Голиковой представители МВД сообщили, что в России сейчас находится более четырех миллионов мигрантов — 3,5 миллиона легальных и 630 тысяч нелегалов. Много это или мало?
В РФ есть всего 6 регионов, население которых превосходит общую численность мигрантов в стране, а в 19 субъектах Федерации людей живет меньше, чем нелегальных мигрантов в России. Армия нелегальных мигрантов сопоставима по численности с группировкой российских военных, принимающих участие в СВО, — в январе нынешнего года президент Путин сообщал, что в зоне спецоперации находится более 600 тысяч российских военнослужащих.
По данным Росстата, в строительной отрасли задействовано менее миллиона человек, включая офисных работников, охранников стройплощадок и продавцов строительных товаров. Значит, условно говоря, если бы все мигранты работали в строительстве, то дороги, мосты, здания школ, больниц, заводов и живые дома появлялись бы в России в 4 раза быстрее. Это, конечно, упрощение, но оно позволяет оценить ту могучую силу, которую представляют собой миллионы мигрантов.
Не люблю циничный, попахивающий социал-дарвинизмом термин «качество человеческого материала», поэтому предлагаю взглянуть на социологический портрет многомиллионной армии иностранцев, расположившейся в тылу.
Сразу замечу, что каждый из нелегалов — как минимум правонарушитель, если, конечно, не преступник. Уж состав статьи 18.8 КоАП РФ — нарушение иностранным гражданином или лицом без гражданства правил въезда в Российскую Федерацию либо режима пребывания (проживания) в Российской Федерации — тут точно есть.
Но поговорим о законопослушных мигрантах. Институт демографических исследований РАН сравнил их жизненные установки с представлениями москвичей и выяснил, что в некоторых моментах ценности не совпадают. Уважение со стороны окружающих хотят получить лишь 9% жителей столицы и 35% выходцев из Центральной Азии. Следование заповедям священных писаний в качестве ценности указали 20% мигрантов и 4% москвичей. Вдвое отличается стремление к неограниченной свободе в высказываниях и действиях, ее жаждут 6% столичных жителей и 13% приезжих.
Совершенно не удивительно, что о многодетной семье мечтают 17% коренных жителей и 42% мигрантов. И не только мечтают. Дети есть у 7,8% москвичей в возрасте 18–25 лет и у 13,9% их центральноазиатских ровесников.
Согласитесь, отличия вовсе не пугающие — мигранты в массе своей свободолюбивые, разговорчивые, зависимые от уважения со стороны, богобоязненные, многодетные. Вроде бы ничего плохого. Разве что, как показывает практика, иногда вместо того, чтобы добиваться уважения своим поведением и делами, попросту требуют уважения. Вплоть до применения силы — такие случаи всплывают частенько, поскольку требовательные мигранты не забывают снять на видео, как добивались уважения.
С богобоязненностью тоже есть нюанс. В прошлом году шуму наделало социологическое исследование Федерального агентства по делам национальностей, которое выявило, что 43,5% мигрантов предпочитают шариат светскому законодательству, а 24% опрошенных готовы принимать участие в протестах, чтобы отстаивать право жить в России по нормам шариата.
А вот стремление к свободе высказываний наталкивается порой на непреодолимую преграду. Ученые РАНХиГС выяснили, что 53% учителей жалуются на то, что учащимся в школах детям мигрантов трудно говорить на русском языке.
Наконец, посмотрим на все обнаруженные отличия через призму образованности приезжих. В 2023 году среди взрослых мигрантов из стран ближнего зарубежья самая большая доля, 36%, имела только среднее образование — за плечами ничего, кроме школы в родной стране. 6% и того не получили — имели неоконченное среднее. Окончили ПТУ, получив среднее специальное образование и какую-никакую профессию, 16% приезжих. А 24% преспокойно въехали исправлять наши демографические проблемы и поднимать экономику, не указав никакого образования — то ли его нет от слова «совсем», то ли есть, но не такое уж высокое, чтобы уметь писать.
Что делать с этой «армией в нашем тылу»? Это зависит не от бизнеса, получающего барыши от эксплуатации дешевой рабочей силы, не от политиков и не от правоохранителей — исключительно от общества и его готовности сосуществовать с мигрантами, с такими, какими они являются.
Вот, к примеру, группа депутатов Госдумы внесла 19 августа законопроект о запрете мигрантам-иностранцам перевозить за собой всю свою семью. Казалось бы, идея здравая — неквалифицированный гастарбайтер за всю жизнь столько не вложит в экономику России, сколько получит его семейство от нашего гуманного и щедрого государства в виде образования, медицинского обслуживания, социального обеспечения. Но общество снова разделилось надвое: 52% согласны с тем, что следует ограничивать въезд в Россию для членов семей трудовых мигрантов, а 39% высказываются против. Консенсуса нет.
Этот законопроект — частный случай, но он демонстрирует, что общество остается толерантным к инвазии. И это значит, что планы подправить демографию вполне могут быть масштабно реализованы.
В одном авторитетном немецком издании недавно вышла статья с алармистским названием «Немецкого общества больше не существует». Но в тексте ее — спокойный, взвешенный анализ профессионального социолога, который абсолютно хладнокровно доказывает шокирующий вывод, вынесенный в заголовок.
Когда-то общество Германии было хоть и неоднородным, но достаточно целостным, у подавляющего большинства были схожие представления о добре и зле, о возможном и недопустимом. В результате прибывающие мигранты сталкивались с альтернативой: либо принять тамошние порядки, отказавшись от прежних взглядов и принесенных с родины традиций, либо натолкнуться на стену непонимания и пусть пассивной, но нетерпимости. Большинство выбирало интеграцию с утратой прежних идентичностей.
Со временем внутренние процессы привели к тому, что общество распалось на группы и группки, имеющие собственные нормы, индивидуальные модели поведения и разные ценности. В этой среде вместо интеграции мигрантские сообщества стали окукливаться — а почему бы и не жить по-своему, если это допустимо? Да и куда интегрироваться, если нет единого общества? И процесс разложения, подстегнутый новыми игроками, притащившими в Германию свою, зачастую архаичную культуру, пошел быстрее.
Теперь если единое общество и возродится, оно будет другим. Более свободолюбивым, разговорчивым, требовательным к уважению, богобоязненным и многодетным? Вполне вероятно.
Вряд ли российская общественность способна примерить опыт Германии на себя — народы, как и отдельные их представители, предпочитают учиться на своих ошибках. А это значит, что и наше общество со временем претерпит какие-то изменения — с учетом влияния так необходимых сегодня стране латиноамериканцев и африканцев.
